Александр Палладин: Горбачёв был готов удовольствоваться ролью английской королевы
Поделюсь тем, чему стал очевидцем и что навсегда врезалось в память в последние месяцы моей работы в качестве сотрудника президентской администрации, где я возглавлял Службу информации Президента СССР (каждый день мы готовили для него сводки важнейших событий в стране и за рубежом).
После ареста 21 августа 1991 года главы президентского аппарата Валерия Ивановича Болдина (которому я непосредственно подчинялся и с ноября предыдущего года ежедневно докладывал подготовленные нами материалы) его должность занял Григорий Иванович Ревенко, до марта 1991 года в течение 30 лет со ступеньки на ступеньку поднимавшийся в партаппарате Украины, где в конце концов дорос до поста первого секретаря Киевского обкома КПУ. Оттуда Горбачёв его и забрал в Москву, введя в состав Президентского совета СССР (причудливое порождение реформаторских потуг Михаила Сергеевича с невразумительными функциями; в эту синекуру наряду с известными деятелями вроде Рыжкова, Язова, Шеварднадзе и Яковлева включили Айтматова, Распутина, Николая Губенко и работника сельского хозяйства Латвии Каулса).
В сентябре 1991 года всех сотрудников президентского аппарата пригласили на общее собрание, где нам представили Г. Ревенко, типичного безликого и бесцветного партаппаратчика тех времён. Он выступил с многословной речью о наших задачах в новых условиях. Отбарабанил своё — и удалился. Ничего нового, по сути, мы не услышали, и это собрание стало ещё одним формальным мероприятием «для галочки».
Так бы наша жизнь в Кремле и текла своим чередом, если б Григорий Иванович по заведённой традиции не привёл с собой свою команду. Одному из них нас переподчинили. Он был земляком Горбачёва и, судя по любви к репликам вроде «Любо!», казацкого роду. Наш новый начальник (назову его А. С.) держался без присущей столичным номенклатурным работникам фанаберии и пару раз по окончании работы пригласил в свою каморку (каковыми были все наши кабинеты в Кремле), где к нашему приходу уже был накрыт стол в виде табурета с газетой вместо скатерти. В обоих случаях на табурет А. С. выставлял дары юга (запомнился полученный им с Дона рыбец), включавшие бутылку крепкой настойки. А ещё он охотно потчевал нас кулуарными новостями.
Первые такие посиделки случились вскоре после упомянутого собрания, где с дежурной, но бессодержательной речью выступил Г. Ревенко. Нас, естественно, интересовало, как Горбачёв, сохранивший пост главы государства, намерен укреплять или хотя бы сохранять свои позиции в условиях нараставшего хаоса. Ответ А. С. меня поразил:
— Михаил Сергеевич трезво оценивает обстановку и понимает, что по возвращении из Фороса лишился прежних властных полномочий. Поэтому он согласен на роль, так сказать, английской королевы и занимается поиском такого варианта госустройства, который позволил бы ему занять должность, подобающую его статусу в мировой политике и не вызывающую роста напряжённости в обществе.
А во второй и последний раз А. С. пригласил нас на посиделки под вечер 24 декабря 1991 года — за сутки до того как Горбачёв под телекамеры авторучкой стоявшего рядом американского журналиста (своя у первого и последнего президента СССР не сработала) подписал указ о сложении с себя полномочий главы государства, чью судьбу шестью с половиной годами раньше Михаилу Сергеевичу опрометчиво вверили его коллеги по Политбюро при посредничестве А. Н. Яковлева (тот уговорил Громыко в обмен на вожделенный пост председателя Верховного Совета СССР предложить Горбачёва на место скончавшегося Черненко).
В кабинетике А. С. нас опять ждало щедрое — по тем временам полного и всеобщего оскудения — угощенье, но в этот раз наш хлебосольный хозяин, по натуре балагур, был невесел, даже сумрачен. К тому же нашего общего начальника, которого А. С. прежде называл только по имени-отчеству (тем самым подчёркивая если не свою близость к нему, то по-человечески понятное чувство благодарности), он теперь упоминал только по фамилии.
По словам А. С., с утра того дня Горбачёв и Ельцин часов восемь вели переговоры один-на-один, но в присутствии всё того же Яковлева.
— Обсуждали важнейшие вопросы вроде передачи ядерного чемоданчика? —решил уточнить я.
— Какое там! — в сердцах ответил А. С. — Все разговоры — о даче да чаче! (То есть, о привилегиях, которые неустанный борец за народное счастье и национальные интересы выторговывал себе напоследок).